Олег "Манагер" Судаков:

С Димой Селивановым мы встретились благодаря приезду Радкевича Димы в Омск с концертами, они как раз приезжали, когда Чиркин проходил службу в Омске - вот тогда это и было, т.е. зима 86-го года. Они приехали с Радкевичем, я приглашал его с концертами для узкого круга музыкальной и околомузыкальной элиты города Омска, и он был, как называл его Радкевич, его импрессарио.Что он вкладывал в этот термин, одному ему известно, но в том смысле, он пел свои песни, и подыгрывал ему на гитаре. Знакомство было совершено шапочное, вскользь, к тому же он был человеком несколько замкнутым, поэтому особо внимания не обращал, и вёл себя естественно, но и на шею не падал. Сам же я в то время был совершенно не тем человеком, каким являюсь сейчас, по крайней мере, внешне, поэтому он также воспринял меня одним из омских знакомых Летова или братьев Лищенко. Виделись мы дня три-четыре, жили они и у меня, и у Логачёва Димы, и вот так это всё проистекало, совершенно естественно, как это было в то время - люди кочевали с квартиры на квартиру, когда приезжали в другой город, сколько-то дринча, самую аккуратную долю, ну и разговоры, песни и веселье. А потом они ещё раз один раз приезжали летом, также останавливались у меня, были достаточно на кочерге, попыхивали, попивали пиво. Куда они ехали, я даже и не помню, как они даже в Омске оказались, не знаю, стесняюсь немножко такой буйной компании - Вульфсон, Костя Рублёв, кто-то ещё, компания примерно одна и та же, человек двадцать, и вот если кто-то из них приезжал, наши знакомства происходили так вот вскользь, незаметно: "Здорово-здорово, привет-привет", поскольку я тогда хорошо знал Диму Лукича, Дэна Ершова, все встречи происходили вот так вот, на этом уровне.

Главное и большое знакомство случилось после возникновения группы КОММУНИЗМ, после 88-го года. Впоследствие было несколько встреч вскользь с Селивановым, и после того как записался КОММУНИЗМ - "На советской скорости", "Сулейман Стальский", в апреле возникла идея второго фестиваля новосибирской рок-музыки, неожиданно пригласили ГО. ГО на тот момент времени не функционировала, как группа, поэтому я был приглашён на роль некоего шоу-мена, ну и попутно какого-никакого певца, Летов играл на барабанах и основную партию вокала, а Джон Дабл Деев - он играл на басе. Мы репетировали и у Летова, и у меня дома, и двинули в Новосибирск. А там неожиданно попали по приезде в гости к Селиванову, который совершенно обалдел от КОММУНИЗМОВ, которые до него дошли буквально в течение конца марта - начала апреля, ему ужасно понравился "На советской скорости", любил напевать песню "Четыре безоружные солдата", выразил полную готовность и желание каким-то образом сотрудничать, и тут же появлась идея - гитары-то нет как таковой ярко выраженной, предполагалось, что я ещё немножко атонал буду играть на гитаре, но постольку поскольку я только-только научился играть на гитаре, должен был быть совершенно невероятный взрыв всех аккордов, за исключением септов, но с их призвучиями, и Селиванов тотчас хлопнул в ладоши и сказал: "Пара пустяков! Играть атонал - полное моё удовольствие, тем более в таком концерте, с такими людьми", - в том смысле, что сердце его затяготело, и тут же в гримёрной срепетировали несколько песен, он пытался тональности запоминать одной песни, другой, а в конце концов махнул рукой и сказал: "Всё достаточно просто, понятно, а что непонятно - то откроет моё сердце." Мы вышли на сцену, и получилось без репетиции, в таком заджазовом стиле, сыграли этот концерт, который достаточно прошумел, и сыграл какую-то важную роль. Познакомились тотчас и с ИНСТРУКЦИЕЙ, и я помню, как у автовокзала зависали у кого-то на квартире, Селиванов наигрывал на скрипочке, а Джексон импровизировал на гитаре. И такое знакомство, которое носило околодружеский характер, мы хорошо знались год - март 88-го - апрель 89-го. Предыдущее знакомство вылилось в слияние душ, он очень обалдел от того, как я мыслю, мне ужасно понравилось, как мыслил он. Сама по себе слава или заслуга музыкальных деятельностей не сыграла никакой роли, а так как был человек несколько замкнутый и себе на уме и, с другой стороны, для себя существующий, то, что его не интересовало - его не интересовало вообще. А тут то, что заинтересовало, он немножко раскрывался, проявлял наивность, малость опасался, что может быть осмеяно или это будет не так мужестсвенно. Но когда он видел не то что осмеяние, а полный фейерверк радостей, афоризмов, каких-то неожиданных смещений слоёв реальности, которые существуют в голове, перетекают и вытекают обратно. Я вот помню, как раз после этого знаменитого фестиваля приехал к нему в Обь, были выбриты виски, была куртка, булавки, то есть полный прикид. Хороший такой был вечер, хорошее было общение, и Кузя приехал во втором часу ночи. Была, конечно, бутылка водки, которую мы выпили. Меня она никак не вставила, я тогда был большой противник алкоголя и как-то внутренне ставил блокировку, и она не меня не действовала. Селиваныч тогда очень сильно расстроился: "Зачем же ты пьёшь, если тебя никак не вставляет? Мне-то надо, потому что хорошо, а тебе и так хорошо" - была такая шутка, и был ещё ряд встреч, и впоследствии, в 88-м году я раза два-три приезжал, время от времени виделись - то у каких-то знакомых, то приезжая вместе.

То есть, сам характер общения, монолог, разговор, воспоминание о Селиванове по моему мнению, собственно, мало что может объяснить тому, кто будет читать в силу того, что этот кусок времени знакомства с ним существовал в каком-то таком мире, который понятен мне, ему и людям, кто жил в то время и испытал странные ощущения полукочевой жизни, это совершенно не система, то есть не в том смысле, что переезжать с квартиры на квартиру, нет, была какая-то община или общность людей в Омске - музыкантов, не музыкантов, то есть это не играло большой роли, играло большую роль некоторое личностное начало, которое выделяло тебя в кругу других людей, и собственно этого было достаточно для того, чтобы возникала дружба, общение, и что называется почти братолюбивое сочувствие - в смысле чувство, направленное с обоих концов. То же самое происходило для нас, Новосибирск - это были люди нам близкие, знакомые и родные, и всё это было очень быстро, очень весело и никаких углублённых анализов или представлений или какого-то вот такого мемориального смысла, как это сейчас носит, отношения не носили - просто протекала жизнь с близкими людьми, которые оказались рядом. Этого было достаточно, чтобы в сердце расцветали цветы. А впоследствии, есть такой большой пробел, зиму 88-89го года я не выезжал очень долго, но, кстати говоря, опять же из воспоминаний: ДК Чкалова, Университет, после этого возникла грандиозная и очень наглая идея сделать концерт 9 мая в городе Омске тем же составом, группой ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА для всего партактива и всего профсоюзного актива, в том числе и для комсомольцев, для аппаратчиков-комсомольцев - в ДК Дзержинского, естественно, ДК относился к КГБ города Омска, - для того, чтобы снять все подозрения власти в отношении нелояльности от профашизма до американизма и до хулиганства в отношении группы ГО. Мы считали, что на самом деле мы - коммунисты, интуитивные коммунисты, у нас как бы произошла политическая направленность взглядов, мы осознавали, что политическая система коммунизм, которая есть, она, естественно, она склоняется по внешнему представлению к партократии, а вот та система которая могла бы быть и истекала бы из сердца, - это крутейшее мировоззрение человека, мы себя себя причисляли к причастным к этому мировоззрению, поэтому было решено сделать вот такой концерт, но впоследствии Летов выразил сомнение и концерт не состоялся. Сейчас есть большое сожаление, что не было сделано работы, но впоследствии эта идея в той или иной степени воплотилась, когда был первый всесоюзный панк-фестиваль в 88-м году, была такая интересная деятельность, у нас омский панк-клуб, у нас было три главных председателя: я, Летов и Джон Деев, впоследствии был включён туда и Селиванов, и ещё ряд людей, конечно же Ромыч, с правом пускать директивы, иметь печать и проводить такую организационно-панковскую деятельность. Одно из деяний такого рода - это был всесоюзный панк-фестиваль, как мы его обозвали, одним из устроителей которого был омский панк-клуб соответственно с отделением в Тюмени. Это всё носило характер полушутливый, эпатажный как и сама по себе какая-то составляющая панка, и вот туда как раз Селиванов не попал. Выступала ГО, только-только вернулся Джефф из армии, и так как Селиванов на фестиваль не попал, то, соответственно, было приглашено Джеффу сыграть. Он был очарован фантастическим миром ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ и решил играть. Вот туда как раз Селиванов не попал, по каким-то своим личным мотивам застопорился. Я смутно помню, кем был в этой жизни как официальный гражданин, по-моему, он работал в каком-то институте, может, у него не складывалось со временем, хотя возможно, он мог легко оттуда уйти... Всё моё воспоминание и восприятие о Селиванове связывается с тем, что это был человек, который позволял себе творить, делать и думать то, что он хотел. А так как он был достаточно энергичный, и увлекающийся, и эрудированный, и внутренне от ранимого до высококультурного драйвового чувака, достаточно хорошо знал английский язык, многие книжки читал в подлиннике, очень любил TALKING HEADS, был поражён новаторской деятельностью Бирна, вообще очень уважал сам по себе принцип авангарда, новизны как некий шаг, который делаешь ты, а все остаются позади... Поэтому собственно возник проект ПРОМЫШЛЕННАЯ АРХИТЕКТУРА, я присутствовал на концерте, не помню, первом или втором, достаточно редком, в кинотеатре "Рассвет" где-то на Затулинке, на площади Кирова, там Скуковский жил. Такое неожиданное было действие, было очень мало зрителей, они сыграли программу, очень поразительное по тому времени, но тем не менее, поэтому для меня он остался большим другом и очень оригинальным человеком. Все остальные нюансы, которые можно было бы выразить, они отчасти в чём-то будут не поняты, в силу того, что время 87-90-года было достаточно специфическим, очень непохожим на то, что делается сейчас, кардинально другим - и степень отношений, и как слушали зрители... И собственно говоря, на этом-то наше знакомство и остановилось, поскольку жили в разных городах, но степень этой близости носила характер, что можно было заходить в любое время дня и ночи к нему домой, чтоб как-то окрасить отношения, и это было естественно, характер отношений был столь лёгкий и близкий, что он остался просто большим другом, с которым судьба свела всего лишь на один год. И вот даже 22 апреля, самое удивительное, здесь получается такой большой скачок от весны 88-го к весне 89-го.

Я приехал в Новосибирск, остановился у Димки Лукича, и каким-то совершенно мистическим для меня образом - в то же самое утро, 22 апреля, позвонил Селиванов Кузьме, передал привет, естественно, наметили стрелку, где можно встретиться, договорились на вечер, поприветствовали друг друга и, естественно, расстались. А днём поехали по делам, часа в три ехали в Академгородок, покупали пластинки, был хороший знакомый Слава Исаев - у него была хорошая колекция, ехал я, Кузя, добирались туда, гуляли по лесу, а вечером добрались обратно - и тут вдруг узнаём, что Селиванов умер, позвонил Чеховский. Дальнейшая история носит ещё более мистический характер, мы попытались с Димой узнать и узнали, что никаких ярких особенных предпосылок для того, что произошло, в общем-то, не было. То есть он справился в этот момент в какой-то лёгкой депрессией, мечтал съездить в Омск, имел большие замыслы в отношении и литературы, и музыки, и собственно говоря, очень радостно попрощался с матерью, и пошёл на ту самую точку в НЭТИ, где всё это произошло. Впоследствии мы попытались узнать, может, какой-то человек попался, может, какая-то ссора, конфликт, но ничего мы так и не узнали...

Прошло вот уже двенадцать лет, а то время осталось, что называется, калёным железом записано в памяти, оно просто не забудется, в широком смысле, без всякого пиетета, как будто это было вчера, очень хорошо помнится, вплоть до интонаций голоса, лица его, такой странной улыбки, жеста поправления очков, каких-то его отдельных выражений, слов, немного сутулой походки...

24.07.2001. Новосибирск.
Записал и обработал
Сергей Ахметов.